«НАПЛЮЕМ ЛИ МЫ НА СВОЮ ДОЛЮ?»

...Валентин Распутин. В памяти всплывают его творения: «Живи и помни», «Последний срок», «Деньги для Марии», «Прощание с Матерой»... Нет, не деревенскую жизнь в ее узком понимании узнавали мы из этих произведений, а жизнь, характер, дух народа. Правда, узнавание это оказывалось не всегда приятным: восприятие всего русского, как у любого честного художника, у Валентина Григорьевича неоднозначное. На той встрече они разговаривали о национальном характере.

— Скажите, почему вот русский человек не хочет сам управлять страной?! Где мы видели хотя бы одну область, где люди — добрые, умные — выдвигали бы своего кандидата, талантливого да честного? Ничего подобного — так и будут голосовать за абрамовичей и прочих залетных птиц.

— Сейчас русского усиленно скоблят со всех сторон, чтобы отыскать и объяснить его недостатки дурной природой. И получается: ни для чего-то доброго он непригоден, и уж, конечно, непригоден управиться с собой. Позвольте, Абрамович выдвинулся в Думу от чукчей, русским он как раз не доверяет. Не доверяет — значит, не рассчитывает их одурить. Так же, как не доверяют им ни Березовский, ни Кобзон, ни другие «бедные безродные». Значит, с политграмотой у русских становится лучше.

— Чего же мы их не двигаем во власть?! Взятка — это тоже привнесенная, не наша национальная черта? Лучше грех на душу возьму, чем честно заработаю те же деньги?

— Где в России найти работу и живые деньги? Пол-России сидит без постоянной работы из-за разрушенного хозяйства, в деревнях пенсию до последнего времени выплачивали крупой да солью. Может быть, в Подмосковье на обслуживании бессчетного числа богачей, так? На живые деньги скупаются дворцы на лазурных берегах и райских островах.

Рыба гниет с головы. Вы лучше меня информированы и знаете, на какие доходы правящей российской камарильей скупаются дворцы по всему миру и из какого теста лепятся Чубайсы. А уж на старших глядя... При Столыпине взяточничеству в России была объявлена беспощадная война, и эмигранты удивлялись разгулу взяточничества, в сравнении с Россией, в Европе.

— Почему, что бы ни происходило в управлении нами, мы все безропотно терпим? Если что не нравится — то измени! Что ж это за непротивление злу? Или, может, и терпение стало производным от наплевательства на свою жизнь, от лени изменить свою долю?!

— Не есть ли терпение — способ убедиться в том, что нужно принимать такое решение, а не другое? Может быть, долго запрягать — это совсем и неплохо? Нам с вами не дано знать, выигрышей или проигрышей стоит это долгое запрягание. Наше запрягание, слава Богу, кончилось. Вспомните выборгскую историю, когда рабочие вернули себе украденный целлюлозный комбинат. Этот народный почин — как волевое действие — не остался единичным. Так что — поехали!

— Сколько раз видела, как работает наш мужик. Надо перенести тяжесть, он так нагрузит свою спину, что даже кряхтит. Еле-еле перенес, потом сел, хватается за спину — сорвал ее уже давно, хватается за сигарету, матерится… Зачем так надрываться — рывком, а потом час сидеть — отдыхать от того напряга? Можно же было то же самое сделать помаленьку, без надрыва и долгого отдыха…Что с ним такое?

— Да, русский человек не умеет беречь себя. Пока он на ногах, к врачу не пойдет и о здоровье хлопотать не будет. Он не умеет и ценить себя. В его спешке, в том, что хватается за самое тяжелое, выбирает самое опасное, в неупорядоченной жизни есть какая-то жертвенная струна, звучащая постоянно. Он словно бы обманут, ибо задумывался Творцом и приходил в мир с иной целью, нежели предлагается здесь, и для другой жизни, нежели сложилась на земле. Я не уверен, что устремлен он к Царствию Божию, по грехам этого не скажешь, но к чему-то, помимо земного пути, стремится, торопится жить и не принимает тесные формы жизни.

— Часто замечала, что и зарабатывать он не любит, словно и не нужны ему эти деньги. Зовешь на какую-то работу — еле дозовешься…

— Культа денег у нас не было. Потому что наша бедность стояла на богатстве, которое долго не давалось. Бедность по-своему услаждает нашу душу, что видно и по народным песням, и по песням духовным. Потому что позади у нас три века монгольского ига и почти три века крепостного права, когда выделиться, зажить лучше окружения можно было или прислужничеством, или нечестным промыслом. Позади у нас община и колхозы, артели и бригады, где шел, в сущности, подушный расчет. (Каждому — по серьге.) Наше чувство справедливости веками утверждалось общим благом, вопросы землепользования решались миром, всеми. И психологию народа в два счета ни долларом, ни общественным кувырканьем не переделать, она уходит корнями в те глубины, когда только еще закладывался наш характер.

Нормальному, здоровому человеку хватало скромного достатка. Это, кстати, необходимейшее нравственное и физическое условие продолжения жизни человечества. Русский человек приходил к истине, что хищничество убьет человека, что ограниченное право на богатство имеют лишь те, кто способен многократно трудиться над восполнением нравственных и духовных ценностей. Жалость к падшему, к бедному, к страждущему — эту черту у нас не отнять. И поплачем вместе, и рубаху с себя снимем.

— Откуда идет загадочность нашей души? Почему мы так непонятны остальному миру?

— Суть нашего характера — суть географических, а также исторических условий. Максимализм нашей души — от неоглядных просторов, испытующих желания и волю: нам или все, или ничего, на половину мы не согласны. Оборотная сторона всякой положительной черты — вероятно, от резкой смены климата, а отсюда — нередко затраченного впустую труда. Наша порывистость — от необходимости успеть, уложиться в короткие сроки. У нас и сама природа порывиста: рассветает за день, блекнет за ночь. Завтрашний день у нас постоянно был ненадежен. За четыре века Русь двести пятьдесят раз отражала внешние нашествия, за последующие пятьсот лет она провела в войнах почти триста. Еще и в конце XVIII века на азиатских рынках торговали русскими невольниками. Эта практика возобновилась сейчас в Чечне. Занимая большие площади в Европе и Азии, мы не Европа и не Азия. Вторая раздвоенность — психическая, между святостью и стихией, между небом и землей. Третья: мы не рождены для материального порядка вещей, но и не утвердили духовный.

Но если мы так прочны, так нравственно безобразны, настолько не годны для соседства и дружбы, отчего ж тогда десятки и сотни умнейших людей Европы искали утешение и видели надежду в России? Почему душу, хоть и загадочную, ищут здесь? Не потому ли, что, несмотря на все свои недостатки, отвечает русский человек главному замыслу вообще о человеке? Один лесковский герой так и говорит: «А ты не грусти. Чужие земли похвалой стоят, а наша и хайкой крепка будет».

Вот такой получился откровенный разговор с Распутиным.

Наталья Желнорова