ПОЧЕМУ РОССИЯ ВРАЖДУЕТ ПОЧТИ СО ВСЕМ МИРОМ?

Хуже, чем сейчас, отношения России с Западом были лишь в начале 80-х годов. Почему гибель южнокорейского «Боинга» в 1983 году похоронила новую разрядку между СССР и США и ускорила смерть Андропова? Почему Горбачев согласился на объединение Германии и не смог остановить расширение НАТО? Как Россия в 1990-е годы спасла Грузию и Таджикистан и почему сейчас потеряла Украину? Чем окончится для нас нынешняя конфронтация с Западом? Обо всем этом «Ленте.ру» рассказал бывший заместитель министра иностранных дел СССР и России, бывший посол СССР в Италии и России в Великобритании, бывший министр по сотрудничеству с государствами СНГ, автор книги «В разные годы. Внешнеполитические очерки» Анатолий Адамишин.

«Ельцин был настроен на разгон»

«Лента.ру»: Андрей Козырев несколько лет назад рассказывал, как после распада СССР он формировал свою команду в российском МИД. По его словам, «старую гвардию» из числа бывших заместителей министра он не стал выгонять, а отправил послами в «хорошие страны». Вместо них на руководящие должности выдвинул мидовскую молодежь, в том числе будущих министров Игоря Иванова и Сергея Лаврова. Так все и было?

Анатолий Адамишин: После упразднения в Беловежской пуще Советского Союза в декабре 1991 года встал вопрос, что делать с МИД СССР. Ельцин сначала был настроен на разгон, затем объявил, что сохранит союзный МИД, но сократит его в десять раз.

Президент России постоянно напоминал, что в августе 1991 года 42 советских зарубежных представительства поддержали ГКЧП. Когда в самом конце 1991-го Козырев предложил мне стать его первым замом, один из доводов был тот, что надо помочь сохранить министерство. Следует отдать Андрею должное: он приложил к этому немало усилий, здесь мы работали сообща. Еще даже до того, как Ельцин подписал указ о моем назначении — спустя долгих десять месяцев, в октябре следующего года.

А что могло происходить?

Сейчас это уже быльем поросло. Если есть желание узнать об этом, то некоторые перипетии я описываю в своей книге. Атмосфера в МИД тогда была не очень здоровой. Иногда «россияне» просто выгоняли сотрудников МИД СССР из своих кабинетов.

В том же 1992 году заместителями Козырева стали Сергей Лавров и Виталий Чуркин. А через два года послами уехали и я — «старая гвардия», и эти двое — молодые. Так что дело не в возрасте. Скорее Козырев избавлялся от фронды — в моем случае точно.

Вас всех не устраивала его политика?

По многим проблемам, в том числе таким важным, как война в Грузии и Таджикистане, армяно-азербайджанский конфликт, консенсус, как правило, находили. Но когда речь заходила о США, упомянутые трое (по одиночке или вместе) часто спорили с Козыревым.

Такой пример. Виталий Чуркин, главный по югославскому кризису, рассказал мне, что когда принималось решение присоединиться к санкциям Запада против Югославии, не было человека в МИД, кто был бы с этим согласен, но никто не возразил — боялись.

Понимаю Козырева, вряд ли могло ему понравиться, что с моим приходом языки развязались. Довод наш был простой: с американцами можно и нужно сотрудничать, но нельзя под них ложиться. Чем дальше, тем больше министр отодвигал меня от ключевых проблем, затем через третьих лиц предложил уехать послом, но проявил и великодушие: Лондон — это не Таиланд.

«Ему простили и Чечню, и расстрел Верховного Совета»

Козырева часто обвиняют, что он безоговорочно следовал в фарватере политики США. Так ли это?

В целом эти обвинения я считаю несправедливыми. Бывали случаи, когда мы, возражая американцам, немалого от них добивались. На поле, расчищенном перестройкой от конфронтации, Ельцин и Козырев де-факто продолжили курс Горбачева на сотрудничество с Западом. Беда в том, что эта стратегия, переведенная за разумную черту, на практике стала давать сбои.

В корне ошибочна была концепция, что мы всегда должны шагать в ногу с так называемыми цивилизованными странами. Когда ноги того же Запада идут в разные стороны, с кем именно нам шагать в ногу? Ложной была альтернатива: либо мы каждый раз идем за США, либо опять конфронтация, от которой с таким трудом избавились. Козырев, если правильно понимаю, исходил из того, что для сохранения статуса великой державы Россия просто обязана быть первым партнером США. Американцы не возражали — welcome, но только младшим партнером. Американцы никогда не признавали никакого равноправия — ни тогда, ни сейчас.

Точно так же Россия никогда не должна становиться ничьим младшим партнером. Когда Андрей, набравшись опыта, понял это, он постепенно перешел на более сбалансированные позиции. Часто противоречиво вел себя Ельцин — на публике, в том числе критикуя МИД, он постоянно говорил, что «Россия должна иметь свой голос», а по факту нередко шел на поводу у США.

«Нельзя ложиться под американцев»

Почему?

Внешняя политика страны в идеале должна основываться на внутриполитическом консенсусе, причем качественном, а не количественном. История знает случаи, когда власть пользовалась стопроцентной поддержкой то ли потерявшего голову, то ли оболваненного населения, но своей политикой приводила страну к гибели.

У российской власти тех лет не было надежной поддержки, в обществе бродил призрак коммунистического реванша. Американцы безоговорочно сделали ставку, в том числе в прямом смысле слова — деньгами, — на Ельцина, что в тех условиях отвечало интересам и нашей страны. Ему простили и Чечню, и расстрел Верховного Совета. Западников пугала возможность хаоса в вооруженной до зубов ядерной России. Но в международных делах нам предлагали отрабатывать.

В своей книге вы упоминаете, что во время боснийского кризиса американцы увязывали предоставление очередного кредита для России с ее голосованием в ООН.

Да, в апреле 1993 года глава Госдепа Уоррен Кристофер звонил заместителю Козырева Георгию Мамедову и предупреждал, что если Россия наложит вето на проект резолюции об ужесточении санкций против Югославии, то «это может осложнить усилия американской администрации по обеспечению поддержки в Конгрессе вопроса об оказании помощи России». Заметьте, отказ от вето в обмен даже не на кредит, а на обещание кредита.

В ноябре 1996 года, будучи послом в Великобритании, я узнал из печати, что Ельцин и Кучма неожиданно быстро договорились по одному из сложных вопросов, касающихся Черноморского флота, причем из-за прямого давления на нас со стороны США. Меня это сильно огорчило, и, оказавшись потом в Москве, я попытал деятеля, который, как иногда говорят, был в теме. Получил ответ: на переговорах с украинцами мы действительно были вынуждены отказаться от одной из важнейших наших позиций, иначе остались бы без очередного займа Международного валютного фонда, что в текущих обстоятельствах поставило бы нас в тяжелое положение.

«Украинцы активно сопротивлялись»

Если говорить с высоты нынешнего времени, на каких направлениях внешняя политика России в 1990-е годы добилась успехов, а где потерпела неудачу?

Россия стала правопреемницей Советского Союза. Это было большое достижение, позволившее нам сохранить статус постоянного члена Совета Безопасности ООН. Добиться этого удалось не без трудностей — возражала Украина. Россия настояла, чтобы она осталась единственной ядерной державой на постсоветском пространстве. В этом вопросе Украина сопротивлялась еще больше.

Первый президент независимой Украины Леонид Кравчук недавно жаловался, что американцы на него давили и даже угрожали, требуя передать ядерное оружие России.

В этом вопросе наши с американцами интересы совпали. США соблазнили украинскую власть финансовой помощью и гарантиями территориальной целостности — тем самым Будапештским меморандумом 1994 года. Но сначала украинцы активно сопротивлялись. А ведь на территории Украины одних только стратегических ракет было 176 единиц — это больше ядерного потенциала Великобритании, Франции и Китая вместе взятых.

Дипломат отказал Кравчуку в праве гордиться развалом СССР

Что касается самого Кравчука, то о нем в разговоре со мной еще в июле 1991 года Анатолий Собчак выразился так: «За прошедшие годы воспитали совершенно беспринципных людей, которым к тому же сейчас некуда деваться, если останутся без политического признания».

Была еще проблема Черноморского флота, о которой вы уже упомянули.

Ее тоже удалось решить, хоть и не без труда. Вообще, наиболее серьезные практические трудности с Украиной — к упомянутым выше я бы отнес также газ, атомные электростанции, раздел советских долгов и имущества — в 90-е годы удалось преодолеть на выгодных для нас условиях. Несмотря на все споры и склоки, удавалось сохранять вполне дружественные отношения с этой самой важной для России страной.

Но затем, видимо, решили, что все в порядке, и дело было пущено на самотек. Послов-дипломатов типа Дубинина в Киеве сменили хозяйственные деятели. Главное же — опять подвела стратегия. К парадигме, заложенной Ельциным еще в Беловежье, — любой ценой удержать Украину — в принципе не придерешься. Но какими методами и какую Украину? В глубине души ее независимость мы так и не признали, считая нас и украинцев одним народом.

Мы не осознали, что украинская политическая элита практически вся за полную «незалежность» и не пойдет под руку Москвы. Нам отводилась роль одной из маток, которую сосет ласковый телок, — второй, понятно, был Запад. Мы же почти 25 лет пытались интегрировать Украину. В то же время нельзя сбрасывать со счетов, что этому активно сопротивлялись США и другие западные страны. Перетягивание каната закончилось правым переворотом на Украине, присоединением Крыма и войной в Донбассе. Развод с Украиной обернулся трагедией, чему способствовали и мы. Достаточно вспомнить, что основное внимание уделялось работе с верхушечными деятелями, вглубь шли недостаточно, свою огромную «мягкую силу» использовали слабо.

Но, как подметил глубокий аналитик Дмитрий Тренин, даже в этом случае нет худа без добра. Заплатив высокую цену, мы наконец-то увидели полную бесперспективность украинского направления нашей внешней политики. Если бы мы и дальше пытались привязать к себе Украину, скажем, через ЕАЭС, наши издержки, и не только материальные — все, возрастали бы, а результат вдолгую был бы все тем же: вооруженный конфликт и уход, скорее всего, еще более тяжелый.

«Это был опасный тип»

Вернемся к начальному вопросу: где наша дипломатия в 90-е годы была успешной?

Важнейшим достижением стало то, что при Ельцине удалось продолжить ядерное разоружение, начатое Горбачевым и Рейганом. Мы завершили исполнение Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности 1987 года. Был ратифицирован Договор о сокращении стратегических вооружений (СНВ-1), заключен Договор СНВ-2. Впоследствии его, правда, постигла плохая судьба, но разорительная для нашей экономики гонка вооружений была в итоге основательно приторможена. Не без трудностей, но у нас с американцами по этому направлению шел тогда продуктивный диалог.

Не надо забывать, что Россия вступила в полезные международные организации, членство в которых благотворно сказалось на гуманизации внутренней жизни страны. России удалось прекратить гражданскую войну в Таджикистане. Как знать, если бы не мы, существовала ли бы сегодня единая таджикская нация. В стране тогда между различными кланами шла беспощадная война на взаимное истребление. Ключевой была роль России в исходе гражданской войны в Грузии осенью 1993 года.

Это когда бывший президент Звиад Гамсахурдиа внезапно объявился в Зугдиди и начал наступление на Тбилиси?

Да, это был опасный тип, к тому же союзник Дудаева. Он вполне мог победить, чего нельзя было допустить. Но как? Открытое военное вмешательство, о котором просил Шеварднадзе, исключалось. Прибегли к «военно-дипломатическому» приему — взяли под контроль единственную железную дорогу, доступную Гамсахурдиа, под предлогом, что по ней идет снабжение нашей военной группировки в Грузии. К тому же нас об этом «попросили» армяне и азербайджанцы (их предварительно попросили мы), ибо дорога продолжается в Ереван и Баку.

А что скажете о российских внешнеполитических неудачах того времени?

Россия плохо показала себя в югославском кризисе. Мы там заняли слишком «цивилизованную» позицию, особенно поначалу. Из-за того что Россия часто шла на поводу у США, ее позиции на Балканах оказались подорваны.

Это, разумеется, гипотеза, но будь мы пожестче, то могли бы, возможно, не допустить натовских бомбардировок Югославии и по-другому решить проблему Косово. Не все мы сделали для того, чтобы не допустить расширения НАТО на восток.

«В политическую организацию НАТО нас не приняли»

А что можно было сделать? Помните, в августе 1993 года, во время визита в Польшу Ельцин заявил, что не против ее вступления в НАТО, а потом МИД дезавуировал его слова?

Изначально мы ясно заявили о недопустимости для России приближения к ее границам военных структур НАТО. Надо было твердо стоять на своем. А у нас были зигзаги, в том числе, как вы отметили, на высоких уровнях. Не все западноевропейские государства были в восторге от расширения НАТО за счет «троянских коней» США. Мы этим не воспользовались, временами проявляли спешку. У меня есть основание полагать, что Примакова, когда он работал вместе с Соланой (Хавьер Солана — генеральный секретарь НАТО в 1995-1999 годах — прим. «Ленты.ру») над текстом Основополагающего акта между Россией и НАТО, поторапливали сверху. Во всяком случае, Евгений Максимович так мне рассказывал.

Вместе с тем подчеркну, что тогда все еще царила эйфория по поводу того, что мы «в одной лодке с Западом», и Акт создавал некоторую основу для развития сотрудничества с альянсом. Другой плюс: Россия была принята в «семерку» наиболее развитых капиталистических стран — правда, только при обсуждении политических вопросов. G7 была как бы персональным призом Ельцину. Но в политическую организацию НАТО, куда мы были не прочь вступить, нас так и не приняли, а натовские бомбардировки Югославии в 1999 году прикончили нашу эйфорию. А после Крыма нас прекратили приглашать и в «семерку».

Эпопея с расширением НАТО и югославский кризис резко изменили настрой россиян, которые в 90-х годах в своем большинстве благожелательно относились к Западу. Впереди вновь появившейся враждебности, подогревая ее, шла пропаганда. Любой власти полезен внешний враг для решения своих внутриполитических задач, наша не исключение. Сегодня настроения людей и обработка общественного мнения слились — так называемая гибридная война с США в разгаре.

Продолжение следует.

Беседовал Андрей Мозжухин