«НАШИ СЕРДЦА РАЗБИВАЛИСЬ ОТ ЖАЛОСТИ К БОЛЬНЫМ ДЕТЯМ»
В конце декабря нас ожидает двухлетие со дня принятия "закона Димы Яковлева". Наша переписка с Танной началась после того, как я увидела её страничку в Фейсбук. Многочисленные явно американские друзья вели разговоры по-английски. А надо всем этим на обложке красовался бирюзовый барочный собор, фото которого хозяйка явно не заимствовала из баз, а сделала сама где-то в российской глубинке. Позже выяснилось, что собор расположен в Смоленске. Выяснилось и то, почему американская семья не может забыть тамошние красоты спустя целых два года.

Во всем виноваты политики

Мы наблюдали усыновление в семьях сразу нескольких друзей, и наши сердца разбивались от жалости к больным детям.
Одна из семей взяла мальчика с синдромом Дауна из Смоленска, они рассказали нам о маленькой девочке, которую видели там же в ломе ребёнка. Мы нашли её фотографию в российской базе данных и решили запрашивать усыновление именно из этого региона, поскольку в базе были открыты к устройству сразу несколько тамошних даунят.

Мы получили направление перед поездкой в Россию как раз к ней, поэтому заранее знали, что она будет тем самым ребёнком, с которым нам предстоит встретиться. И она была единственным ребёнком, которого мы посетили в России, разумеется, не считая тех детей, которых видели вместе с ней в игровой комнате.

У Люси синдром Дауна, но она не получала никаких специальных препаратов или особого лечения. Мы пытались нанять физиотерапевта, чтобы он работал с ней, но так и не нашли никого, кто изъявил бы желание ездить в дом ребёнка. Нас же очень активно поддерживали знакомые и семья. После принятия закона о запрете усыновления наша церковь целых два месяца каждую неделю собиралась, чтобы помолиться о Люси и российских сиротах. И по сей день некоторые друзья рассказывают нам, что они молятся за Люси.

Суд, который должен был рассмотреть наше дело об усыновлении, назначили на декабрь, но по каким-то обстоятельствам в Смоленске позже перенесли на январь. Если бы заседание тогда прошло в декабре, сейчас Люси была бы нашей дочерью, а не находилась до сих пор в детдоме.

Когда мы узнали, что запрет на усыновление подписан, то всё ещё надеялись, что тем, кто успел встретиться с детьми, позволят довести процедуру до конца. Когда мы узнали, что рассмотрение нашего дела, назначенное на двадцать первое января, отменено, наши сердца были разбиты.

Россияне не хотят ее удочерять

Вместе с сотней других родителей мы поехали в Вашингтон, чтобы встретиться с нашим сенатором и конгрессменом и попросить их вдохновить Обаму и Путина сделать что-нибудь, чтобы наши дети смогли оказаться дома.

Год спустя после запрета, продолжая бороться за Люси, мы решили усыновить ещё одного ребёнка. В июле наш сын приехал домой из Китая. Ему восемь лет, и он передвигается в коляске из-за расщепы позвоночника. Он потрясающий ребёнок, и мы горды быть его родителями.

Прошлой весной я разыскала в Интернете человека, который рассказывал в своём блоге о поездке обратно в Смоленск к биологической семье. Я написала ему и спросила, не возьмёт ли он от нас пожертвование на лекарства и оборудование для детей-инвалидов. Он ответил, что списался с директором детдома, и там с удовольствием это пожертвование примут.

Фотография Люси до сих пор висит в российской базе, и благодаря этому мы знаем, что она всё ещё открыта для усыновления, хотя не виделись с ней с тех пор, как приезжали в дом ребёнка в последний раз. Мы надеемся и молимся, что кто-нибудь увидит её и захочет, чтобы она стала их дочерью.

Это прекрасная сладкая маленькая девочка. Ей просто нужно дать шанс выбраться из системы и по возможности жить в семье. И я буду очень рада, если её родители захотят получить нашу поддержку. Если же нет, — это просто должна быть российская семья в чьём сердце найдётся место для маленькой девочки с синдромом Дауна.

Если бы у нас была возможность, мы бы приехали в Россию и забрали её немедленно. Но, к сожалению, я не вижу никаких признаков того, что запрет будет снят в ближайшее время. Иногда я ночи напролёт думаю о том, что её забрали из того единственного дома, который она знала в своей жизни, и что о ней заботятся. И я с ужасом думаю, что времени у неё осталось очень немного, ведь в феврале ей будет четыре.

Дарья Менделеева