ДОМРАБОТНИЦЫ СЧИТАЛИ СЕБЯ ЛУЧШИМИ ПОДРУГАМИ АХМАТОВОЙ

23 июня исполняется 125 лет со дня рождения Анны Ахматовой. Сегодня в честь юбилея Анны Андреевны мы публикуем интервью с одним из лучших знатоков жизни и творчества Ахматовой протоиреем Михаилом Ардовым. Анна Ахматова дружила с его родителями, писателем Виктором Ардовым и актрисой Ниной Ольшевской, и в 30-х — 60-х годах она подолгу жила у них дома. Михаил Ардов вырос на глазах Анны Андреевны и рассказал о некоторых эпизодах из жизни Ахматовой.

Была просто членом семьи

— Михаил Викторович, в какой период Анна Андреевна гостила у вас и когда начала подолгу жить в квартире ваших родителей?
— Меня тогда еще не было. Это началось на первой квартире моих родителей, в Нащокинском переулке. Там был писательский дом, теперь его снесли — к сожалению, потому что там жили и Мандельштам, и Булгаков. А позже, в конце 40-х и в 50-х годах Ахматова больше жила у нас на Ордынке, чем у себя в Питере. Она зарабатывала деньги переводами, и эта работа была у нее здесь, в Москве. Большинство ее друзей, не считая моих родителей, тоже жили в Москве. Ахматова была просто членом семьи.

— Когда и почему Ахматова стала дружна с вашим отцом?
— У нее были очень хорошие отношения с моим отцом, но сначала она подружилась с моей матерью, Ниной Ольшевской. Несмотря на разницу в возрасте, моя мать была самой близкой подругой Ахматовой. За три дня до смерти она надписала матери свою книгу «Бег времени»: «Моей Нине, которая все обо мне знает».

— Как они сблизились?
— Квартира моих родителей в Нащокинском переулке была в том же подъезде, где жил Осип Мандельштам с Надеждой Яковлевной, и они по-соседски подружились. Поначалу Ахматова, приезжая в Москву, останавливалась у Мандельштама. Как-то она приехала с сыном, а двоих принять в их маленькой квартирке было невозможно. И они попросили моих родителей приютить сначала Льва Николаевича — Леву, а в какой-то другой приезд — саму Ахматову.

— Вы в том возрасте уже осознавали, кто такая Анна Ахматова?
— К нам ведь приходило много интеллигентных людей, и я чувствовал, как они относятся к Ахматовой. Когда мне было 12 лет, я решил посмотреть, что же такое пишет Ахматова, зашел к отцу в кабинет, достал книжку и стал переписывать стихи. А Ахматова вспоминала, что когда я был еще маленький, то постоянно тянулся к ее очень красивым бусам и говорил: «Бусики, бусики». И вот она застала меня в кабинете отца переписывающим стихи из ее книги и сказала: «Бусики, бусики, а уже переписывает мои стихи».

Носила дома трофейные кимоно

— Пресловутая царственность Ахматовой мешала в быту? Были ли у нее привычки, которые раздражали?
— Она была деликатный и идеально, изумительно воспитанный человек. Она ни с кем не разговаривала пренебрежительно. Домработницы наверняка считали себя ее лучшими подругами.

— Где Ахматова любила гулять в Москве?
— После первого инфаркта ей стало трудно ходить, и я часто провожал ее. Например, в сберкассу на Ордынке, за Марфо-Марьинской обителью, куда Ахматова приходила за деньгами. Там и сейчас отделение Сбербанка, и я до сих пор смотрю на него как на место, где исчезло огромное количество автографов Ахматовой — она заполняла квитанции, по которым выдавали деньги, а потом эти бумажки уничтожали. Сейчас на любом аукционе они стоили бы очень дорого. В конце жизни Ахматова ходила мало, а в 50-х они с моим отцом часто ходили в небольшой скверик в начале Ордынки, недалеко от Кремля. Как-то ночью в июне 1953-го они сидели там на скамейке и наблюдали странную ночную жизнь, военные машины сновали туда-сюда… Потом выяснилось, что в тот день пал Берия. И с тех пор Ахматова и Ардов называли это место «скверик имени товарища Берии».

— Правда ли, что при всей своей царственности Ахматова была очень самоироничной?
— У нее было великолепное чувство юмора. Например, часто бывало, что куда бы Ахматова ни шла по делу, то попадала в обеденный перерыв. Она называла это «ахматовский час». Но она действительно знала себя цену, и в 30-х годах сын Лев часто говорил ей: «Мама, не королевься». А писатель Юрий Герман, который хорошо знал ее, называл Ахматову «королева-бродяга». Она ведь была почти бездомной и существовала как бы над бытом. Но самое точное определение ахматовского образа я нашел у Лидии Яковлевны Гинзбург, замечательной умной женщины и приятельницы Ахматовой. В дневнике 20-х годов она пишет: «У нее дар совершенно непринужденного и в высокой степени убедительного величия. Она держит себя как экс-королева на буржуазном курорте». Лучше не скажешь, и это прекрасно сочеталось с демократизмом, добротой, участливостью.

— Сколько бы я ни рассматривал фотографии Ахматовой, никак не получается представить, как она выглядела в зрелые годы.
— После войны в комиссионных магазинах было много трофейной японской одежды, в том числе очень красивые парчовые кимоно. Наша соседка портниха Татьяна Ивановна сшила для Ахматовой простые шелковые платья, поверх которых надевались эти кимоно. И так Анна Андреевна одевалась дома, в этом наряде принимала гостей, и это было очень оригинально и эффектно.

Иван Шипнигов