ПЫТАЛСЯ ОБОГРЕТЬ ТУНДРУ
Андрей Артемчук был в Москве успешным пиар-директором. В конце декабря вместе с женой он перебрался в провинциальный Торжок, чтобы возглавить детский дом. Будучи сам выпускником детдома, он рассказал, почему важно не пытаться быть для всех воспитанников папой, для чего он платит им зарплату и зачем вводит должности министров среди детей.

Красивая кампанейщина

— В Москве вы были пиар-директором в коммуникационной группе. Как вы стали директором детского дома в Торжке?
— Было такое, да. Ну, во-первых, я 20 с лишним лет проработал с беспризорными детьми до того, как стать менеджером, пиар-директором и всем остальным. Был такой приют — «Дорога к дому». В августе ему исполнилось ровно 20 лет, и в августе его закрыли.

Последнее мое место работы в Москве по профессии — это замдиректора приюта для детей и подростков «Красносельский». Оттуда я ушел по собственному желанию и второй раз в жизни дал себе слово больше никогда в этой профессии не работать. Дальше занимался рекламой и проектированием. Проработал в общей сложности пять лет.

А в детский дом в Торжке я попал через благотворительный фонд «Константа». Дело в том, что предыдущий директор совершила подвиг: достроила это здание и запустила его. Но здоровье подкосило — три инсульта подряд, надо было менять человека. Фонд меня нашел и пригласил.

— Почему вы зарекались не работать с беспризорниками?
— Я пытался обогреть тундру и засеять оборотную сторону Луны. У меня это не получилось, понял, что надо пересматривать приоритеты, и ушел из профессии. В 2002 году Владимир Владимирович с высокой трибуны заявил, что надо изъять детей с улиц. После этого началась красивая кампанейщина по профилактике безнадзорности. В результате родилась совершенно бесчеловечная система. Я участвовал в ее строительстве, но понял, что она занимается чем угодно, только вот не профилактикой безнадзорности.

Дети – министры и шерифы

— Вы себя здесь кем чувствуете — отцом или руководителем?
— Я здесь себя дома чувствую. И постоянно оговариваюсь, мол, еду домой. Жена уже перестала нервничать по поводу этих оговорок, ну езжай домой, говорит. Для того чтобы себя почувствовать отцом, на это дети должны дать право, и его надо заслужить. Формально я их опекун — папазаменитель. Было бы фальшью сказать, что я здесь собираюсь построить свою семью и они все — 60 человек — мои дети. Я к ним очень тепло отношусь, я их люблю, но не как своих детей, как-то по-своему. Мне иногда странно, когда приемные родители набирают по 12 детей. Невозможно порвать себя на столько частей. Там ты уже не папа, ты уже директор мини-детского дома, это совершенно другая категория отношений.

— Я застала обсуждение с воспитанниками устава и должностей для детей. Министры, шерифы — это часть этой системы?
— Да. Распространенное явление в детских домах — это ситуация, в которой мнение ребенка вообще никакой роли не играет, не учитывается по определению. Персоналу бывает очень трудно осознать, что все-таки главный — ребенок. А для ребенка это еще труднее. И этому волепроявлению надо обучать. Иначе ребенок не готов брать ответственность за себя, не способен принимать решения, планировать свою жизнь.

— Откуда у детей в детском доме деньги?
— Как вы думаете, сколько ребенок может заработать за два-три часа на улице? Пару тысяч. Попрошайничество, чистка снега с гаражей, воровство из машин... Это норма жизни.

— Как вы детям объясняете, какой труд хороший, какой нет?
— Рассуждать на тему «хорошо и плохо» — бесполезное занятие. Парадокс в том, что у нас с ними разные системы нравственных и этических ценностей. Поэтому нужно играть в игры, заинтересовывать, предлагать альтернативу. Чтобы победить уличные заработки, надо предложить не уличные.

На днях у нас был праздник — ребенок получил первую зарплату в детском доме. Занимался здесь нормальным, цивилизованным трудом, мы с ним заключили договор, по всем нормам детского труда. Другие дети восприняли это с интересом. И теперь уже девять человек работают. С точки зрения зарплаты я, конечно, не могу конкурировать с улицей. Но тут интереснее игра получается. Те деньги они вынуждены прятать, а эти нет. Ребенок может поговорить о работе, его можно похвалить за трудовой подвиг, он может открыто поделиться деньгами.

Для спонсоров нужны только слезы умиления

— В вашем детском доме есть дети с ментальными нарушениями, которым необходимо специальное обучение. Как вы эту проблему решаете?
— Я работаю с детьми группы риска уже 25 лет. Подавляющее большинство этих детей нуждается в образовательной реабилитации. Представьте себе, ребенка изымают из семьи, он проходит через процедуру судов, приютов, попадает в детский дом. Все это время он не учится, главное для него — это выжить. Тут его приводят в школу и сажают в класс по возрасту, просят результат. Как? Ты не знаешь теорему Пифагора? Два балла тебе. А еще говорят, что от тебя воняет, а еще говорят, что ты детдомовец, ну и так далее.

Искуснейшие педагоги делают все, чтобы выжить ребенка из класса, пишут докладные о чудовищном поведении и о невозможности продолжить обучение. А ребенок-то не дурак. Но какой же педагог признается в непрофессионализме, в том, что не может найти подход к ребенку?! Самое простое решение — убедить психологическую комиссию в том, что лучше всего ребеночку поставить диагноз, присвоить ему восьмой вид и отправить в коррекционную школу. А там больше половины детей действительно с диагнозами. И учебный процесс рассчитан на них. А задача этого процесса не реабилитация, а дотягивание детей до определенного возраста и отправка их в специализированные училища, где им дадут одну замечательную профессию — маляра-штукатура.

— В Торжке есть коррекционная школа?
— Есть коррекционные классы в школе напротив. Но у меня есть около 20 детей седьмого вида — это пограничный. То, что называется педагогической запущенностью или задержкой психического развития. И вот такого вида классов у нас в округе вообще нет. И мне говорят: «Ну проведите детей через комиссию — и в коррекционку их». Это ничего, что машину им не купить, что водительские права им не дадут, что в армию не возьмут, что они где-то как-то будут ограничены в правах, что диагноз снять практически невозможно?!

Мы предлагаем альтернативу — особым образом организованную образовательную среду, классы прямо в детском доме. Есть педагоги-коррекционщики, которые готовы сочинять программы и преподавать. Вот только денег нет. Бюджет я на это не получу, я должен найти благотворителя. Благотворители с радостью дарят детям телевизор, автобус, компьютерный класс. Но им безумно тяжело регулярно платить по 90 тыс. руб. в месяц на обучение 17 детей. Найти спонсоров на постоянной основе, на какие-то малопонятные непопулярные вещи крайне сложно. Что нужно спонсорам? Им нужен акт дарения — слезы умиления, красивая картинка. Им нужен его величество момент! Пришли, ленточку перерезали — все, тема закрыта!

— Вы планируете когда-нибудь вернуться в Москву?
— Я люблю этот город, Москва — моя родина. Не знаю, скоро ли? Этот проект я воспринимаю не как стартап, но как серьезное дело на долгие годы. Другой вопрос, воспримет ли меня оно на долгие годы. Надеюсь, что будет так.

Анастасия Петрова