ОН ПОНИМАЛ: ТРУДНО БЫТЬ БОГОМ
На 75-м годуне стало знаменитого режиссера Алексея Германа-старшего. Каждая картина этого режиссера – «Проверка на дорогах» «Двадцать дней без войны», «Мой друг Иван Лапшин», «Хрусталев, машину!» – стала безусловным шедевром не только отечественного, но и мирового кинематографа. Алексей Герман-младший рассказал, что последний фильм его отца – экранизация повести братьев Стругацких «Трудно быть богом» – практически завершен, осталось только перезаписать звук: «Эту картину отец снимал, уже сильно болея, жертвуя ради нее своей жизнью. Фильм снимался долго и мучительно. Как главная работа в жизни».

Диалог с ним выдерживали не все. Ни в отечественных кинозалах, ни в фестивальных дворцах за рубежом. Что поделаешь, желающих что-то понять много меньше, чем понимающих всё. Они хотели забыться, он возвращал им память. Они хотели бездумья, а он заставлял их задуматься. Они хотели любить сильного, а он говорил им — люби искреннего. Он требовал от них усилий, а они жаждали инерции.

Не легенда: он не смотрел свои фильмы. Быль: хотел вырезать гениальный монолог Алексея Петренко в «Двадцати днях», который сейчас изучают во ВГИКе. Бросал в печку рукописи лучших сценариев, спасала жена.

Долго не мог пережить провал «Хрусталева» в Каннах: «…нам тут нужны дачные домики, сказал ему продюсер, а вы привезли «Вишневый сад». И хотя потом картину включили в сотню лучших фильмов мира, а французы сто раз извинялись за «непонимание», долго помнил горький привкус поражения.

Пятнадцать лет снимал и озвучивал «Хроники Арканарской резни»; как никто понимал: трудно быть Богом.

Так говорил Герман

…не надо мне близости с режимом! Это спасение мое, жажда этой близости на моих глазах сгубила многих… Знаменитая уваровская формула «Прошлое России великолепно, настоящее замечательно, будущее — выше всяких похвал» — вот что сейчас снова требуется.

…Мы — странный народ. Все прощаем друг другу и самим себе. Может, если б не прощали, заслужили бы иную участь. «Хрусталев, машину!» — это рассказ об одной из самых страшных страниц нашей истории, когда в подвалах на Лубянке каждый день расстреливали.

…Да, картина не кассовая («Хрусталев, машину!»). Но меня упрекают, что она сделана «с нелюбовью к своей стране». Давайте же разберемся, кто такие любовники этой страны. Патриотизм сегодня — очень выгодное помещение капитала. За «любовь» эти люди получают очень хорошие деньги. Но если поэт написал «Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ, и вы, мундиры голубые, и ты, им преданный народ» — он что, был антипатриот? И если на сотни километров страна была зоной, в которую детей помещали уже с 12 лет, я должен говорить, какая она прелесть была?! И это вы считаете любовью к Родине?

Большинство кинематографистов к такому понятию, как «искусство», сильно охладело. Деньги платят за то-то и то-то, и они агрессивны к тем, кто этих понятий не разделяет. А как они стараются для телевидения! На экране — бандиты, паханы, авторитеты, «мерседесы» — больше почти ничего нету, будто мы один вербовочный лагерь братвы. И ни слова с экрана про Толстого или, скажем, про Салтыкова-Щедрина. Не поставили ни Шаламова, ни Солженицына. Ничего мы не сделали, чтобы очистить души…

Помню, вызвали нас как-то к Ельцину. Вошел Ельцин — половина присутствующих встала, а половина нет, они, видишь ли, были оппозиционные. А однажды попал к Путину: он вошел — как пробки, взлетели все! И прыгали еще несколько минут. Один артист до этого говорил: сейчас выйду и скажу о необходимости памятника Тарковскому — а вышел и поблагодарил за медаль.

…Мы становимся этакой Мексикой. Огромные дворцы, гасиенды, по дорогам едут роскошные автомобили, а по обочинам идут тысячи и тысячи индейцев, голодных, оборванных. Президент очень хорошо говорит, но все эти разговоры — разговорами, а преступность — преступностью, коррупция — коррупцией и чеченская война — войной.

…Я участвовал в передаче на ТВ. И просто спросил тихо-мирно про алюминиевого магната: а кто он такой? Имею я право знать, как он разбогател, откуда взял деньги на искусство, на газеты? Ограбил караван с золотыми слитками или воткнул палку у себя в огороде, и из нее потекла нефть? А этот оленевод откуда взялся? Я, известный старый режиссер, хочу знать! Это исчезло из передачи мгновенно.

…Мне многое кажется безумием — например, это без конца возвещаемое 300-летие Петербурга. Ну, давайте справим 305-летие! А сейчас залатаем дырки, чтоб люди не замерзали, чтобы 4 миллиона бомжей не было, чтобы СПИДа не было. Давайте эти первоочередные задачи решать. А то ощущение такое, что в одном углу умирает бабушка, а в другом делают красивый камин…

…Какой жизнью мы живем?! Все жрут друг друга, все боятся… Все друг в друга стреляют, все друг друга сажают. Какой уж тут гуманизм! Я пересмотрел свои отношения с Богом. Только что с точки зрения истории закончился Сталин, только что закончился ГУЛАГ. То, что речь в фильме («Трудно быть Богом») о четырнадцатом веке, только концентрирует проблему. Эту планету назову 38-97 — мой телефон в детстве на Мойке…

Олег Хлебников